Отважное сердце - Страница 19

— Худо, Настасьин, худо! Лучше бы я живым в могилу лёг!… Всё пропало!… Теперь только бы… только бы как-нибудь людей русских спасти от резни, от расправы! — говорил Невский.

Ещё никогда верный друг и воспитанник Невского не видел его в таком глубоком отчаянии.

И даже ему, Настасьину, страшно было в тот первый миг подступиться к Александру Ярославичу с каким бы то ни было словом.

Тяжкие думы терзали Александра. Он понимал, что теперь, когда орды хана Берке и хана Хулагу объединились, война против татар будет не под силу истерзанной, опустошённой Руси. Удельные русские князья враждовали между собою. Татары подстрекали их друг против друга. Александр знал, что и под него всячески подкапываются в Орде его двоюродные братья.

На западе и севере снова зашевелились немцы и шведы. Снова вместе с татарами они готовились вторгнуться на русскую землю. Нет, никакой надежды не было устоять в столь неравной борьбе! Невский понимал, что даже и его полководческое искусство и самоотверженная отвага тех, кто станет под его знамя, на этот раз будут бессильны спасти от гибели русский народ…

«Что же остаётся делать? — размышлял Невский. — Послать кого-либо из своих верных, испытанных советников с богатыми дарами в Орду, к хану Берке, чтобы отвести беду, успокоить хана? Нет! Не поверит теперь Берке никакому посольству, никаким хитрым речам, не примет никакую повинную. «А почему, — скажет, — сам князь Александр не прибыл ко мне с повинной? Ведь, — скажет, — он отвечает за народ свой… А почему, — скажет, — князь Александр лучшее войско своё держит в Новгороде?»

И чем больше размышлял наедине Александр, тем яснее становилось ему, что если сейчас бессилен меч, то вся надежда остаётся на его собственное государственное разумение, на его умение беседовать, как должно, с татарскими ханами и умиротворять их.

Никто другой, кроме него самого, не сможет отвратить на сей раз новое татарское нашествие. «И детей вырежут — кто дорос до оси тележной, скорбно подумал Невский, и сердце его облилось кровью. — Да! Уж тогда и вовек не подняться Руси. По всем городам татарских баскаков насажают заместо русских князей. А другую половину рыцари да шведы захватят… К чему же тогда и народ русский трудился — и мечом и сохою?»

И Александр принял крутое решение.

— Еду! — сказал он. — Еду перехватить Берке — там, в степях, на Дону. Опять хитрить, молить да задаривать! А когда уже сюда нагрянут, то тогда будет поздно. Тогда сколько ни вали даров в чёрную эту ордынскую прорву, не поможет, покуда кровью русской досыта не упьются. Ну, а если уж суждено мне и вовсе не вернуться оттуда, то… что ж, авось смертью моей и утолятся, а народ не тронут…

ГЛАВА ПЯТАЯ

С приехавшим в Орду Невским на этот раз обошлись, как с преступником, чья вина ещё не расследована. Его томили и томили в Орде, не разрешая отъехать на Русь.

В порыве злобного неистовства хан Берке хотел предать смерти Невского тотчас же, как тот прибыл в его кочевую ставку. И всё ж таки не посмел! Совет татарских вельмож указал ему на три чрезвычайных и грозных обстоятельства.

Во-первых, полномочные послы великого хана Хубилая — Китат и Улавчий, — те самые, что в испуге умоляли Невского остановить восстание, выдали Александру от имени великого хана особую грамоту. В этой грамоте ханские послы отменяли навечно угон русских юношей в татарское войско; затем они подтверждали снова ярлык Александра на великое княжение Владимирское. И, наконец, в грамоте той самому князю Александру доверялось собирать ордынскую дань.

Казнить после всего этого самовольно князя Александра — означало бы тяжко оскорбить великого хана Хубилая. А в теперешних стеснённых обстоятельствах Берке не мог отважиться на новую ссору — да ещё с самим великим ханом!

Второе: открытым убийством Александра в Орде русский народ не запугаешь, а только ожесточишь.

И, наконец, третье: ведь Новгород-то всё ещё не покорён. Новгородцы строптивы. И как раз в эти дни там собирают войска сын и зять Александра…

Разве покойный отец князя Александра — Ярослав — был казнён в Великой Орде? Нет, но он умер по выезде из неё, в пустыне, ровно через шесть дней после того, как старая ханша Туракина поднесла ему прощальную чашу с вином…

Итак, решено было явной казни Александра Ярославича не подвергать. Но и надо было беспримерно покарать этого могучего и опасного русского князя.

…Совещание об этом, созванное в шатре Берке, длилось уже много времени.

Берке такими словами закончил свою вступительную речь:

— Он мог бы бежать из своей страны подобно брату своему Андрею. Он мог бы укрыться в Новгороде. И вот этот гордый воитель ничего такого не делает, но приходит к нам просить за народ свой. Он сам вкладывает голову в силок! Что заставляет его поступить так?… Прошу вас: думайте!

Первой высказалась старшая жена Берке — Тахтагань. Это была пожилая монголка с большим и плоским лицом, с которого так и сыпались белила. Ханша уже с утра была пьяной от водки из риса, ячменя и мёду.

— Сделай ему тулуп из бараньих хвостов, — сказала Тахтагань. — И пусть этот князь Александр до самой смерти своей седлает тебе коня и отворяет дверь перед тобою!

Она злобно хихикнула и протянула руку за чашкой кумыса.

Старейший из советников хана — князь Егу, сморщенный, с подслеповатыми, больными глазами, — присоединился к мнению ханши.

— Тахтагань-хатунь говорила правильно, — закончил он, — привяжи ему на шею цепь повиновения!

— Да, надо оборвать Александру крылья! — прохрипел князь Бурсултай.